serge_le

В минувшее воскресение мы читали фрагмент Евангелия от Луки (Лк.8:41-56), в котором говорилось сразу о двух чудесах: воскрешение из умерших дочери начальника синагоги Иаира и исцеление кровоточивой женщины. И я вот о чем подумал: а не связаны ли между собой эти чудеса? Наверное, да: если бы Христос не откликнулся на просьбу мужчины, то, вероятно, Он бы мог не встретился и с женщиной, поскольку бы просто не пошел той дорогой и в то время.

Но и история кровоточивой – совсем не «побочное» ответвление истории Иаира, главной целью которой было воскрешение девочки: среди множества просьб, с которыми Господь сталкивался ежечасно, Он услышал просьбу именно этого мужчины не иначе как потому, что знал о предстоящей на пути встрече с названной женщиной.

Может, сущностно это вообще одно чудо, а не два. Но это неточно.

Духовные явления могут быть равно взаимообусловленными, и, возможно, сама взаимообувсловленность может быть если и не актуальной причиной, то причиной условной (или просто условием). Такой вывод сам по себе банален, но его тут явно недостаточно, и что-то здесь есть еще: чую, но выразить не могу. А вы?

serge_le

ДВА В ОДНОМ

В минувшее воскресение мы читали фрагмент Евангелия от Луки (Лк.8:41-56), в котором говорилось сразу о двух чудесах: воскрешение из умерших дочери начальника синагоги Иаира и исцеление кровоточивой женщины. И я вот о чем подумал: а не связаны ли между собой эти чудеса? Наверное, да: если бы Христос не откликнулся на просьбу мужчины, то, вероятно, Он бы мог не встретился и с женщиной, поскольку бы просто не пошел той дорогой и в то время.

Но и история кровоточивой – совсем не «побочное» ответвление истории Иаира, главной целью которой было воскрешение девочки: среди множества просьб, с которыми Господь сталкивался ежечасно, Он услышал просьбу именно этого мужчины не иначе как потому, что знал о предстоящей на пути встрече с названной женщиной.

Может, сущностно это вообще одно чудо, а не два. Но это неточно.

Духовные явления могут быть равно взаимообусловленными, и, возможно, сама взаимообувсловленность может быть если и не актуальной причиной, то причиной условной (или просто условием). Такой вывод сам по себе банален, но его тут явно недостаточно, и что-то здесь есть еще: чую, но выразить не могу. А вы?

serge_le

(продолжение)

Цитата: «В своём «Слове об Афанасии Великом» Григорий Богослов говорит о том, что часто разделения в Церкви происходят из-за недопонимания иерархов и богословов, а также, что не все кто покидает Церковь являются еретиками: «...Как от почерпнутой воды отделяется не только то, что отделилось от руки, ее почерпнувшей, но и то, что вытекает сквозь пальцы из остающегося в руке, так и от нас отделяются не только нечестивые, но и самые благочестивые, причем не только из-за догматов незначительных, которыми можно и пренебречь... но даже из-за выражений, имеющих один и тот же смысл... Суетный спор о звуках приняли за различие в вере…».

В цитированном тексте Григорий выдвигает несколько весьма важных тезисов. Во-первых, он подчеркивает, что разница в догматической терминологии не всегда означает разногласие в понимании самих догматов, и далеко не все догматические споры, возникающие между Церквами, являются следствием различия в вере (…) История Церкви знает много случаев, когда исповедание веры одной Поместной Церкви, переведенное на другой язык или понятое в контексте иной богословской традиции, воспринималось как еретическое и отвергалось другой Церковью. На этой почве возникали расколы, прекращалось евхаристическое общение между Церквами, их главы предавали друг друга анафеме. Потом проходило время, и люди понимали, что говорили на разных языках, но исповедовали одну веру: тогда церковное общение восстанавливалось. Впрочем, расколоть Церкви оказывалось гораздо легче, чем потом воссоединить их…

Не менее важен другой тезис Григория: существуют «незначительные» догматы, по поводу которых допустимы разногласия. Это те догматы, которыми, по его мнению, можно «пренебречь» ради церковного единства…Третий тезис Григория(…) не все христиане, отделившиеся от Церкви, непременно являются еретиками (…) Скольких церковных расколов Древняя Церковь могла бы избежать, если бы в ней было достаточно людей, которые, подобно Григорию, были способны возвыситься над терминологическими спорами и увидеть, что во многих случаях один и тот же догмат выражается в различных богословских традициях при помощи различных формулировок!» Конец цитаты. https://azbyka.ru/otechnik/Ilarion_Alfeev/vy-svet-mira/14

Подобного мнения, дополню, придерживался и св. Иларий Пиктавийский – «Афанасия Запада», как его еще называли иногда. В свое время он, много потрудившись в борьбе с арианами и не только, так же утверждал, что ереси часто суть лишь разнствование в терминах – т.е., какое-то терминологическое недоразумение, сбой, возникающий на том или ином уровне коммуникации. Стало быть, и решать ее нужно как проблему коммуникации, поскольку если прибегать к «догматическим» и «каноническим» средствам, то проблема становится только больше – это как тушить пожар бензином: вроде бы, и жидкость, но…
Проблема коммуникации – это не только когда «они не понимают», но это когда и «мы не можем объяснить», и даже когда чего-то не понимаем и мы (как минимум: как решить проблему).

А теперь немного моих комментариев.

1. У концепции свт. Григория, тем не менее, есть существенный недостаток: в частности, в использовании такого принципиального для нее признака как «незначительный». Он является оценочным, относительным и неопределенным: а) кому-то таковым покажется один признак, кому-то – другой, б) несущественный в одном отношении признак, окажется существенным в другом, в) нет никакого определения существенного и несущественного у святых отцов, и, напротив, в поисках этого определения мы рискуем нарваться на категорическое неприятие любых компромиссов вообще и по любому поводу: «Дела веры не допускают икономии» (свт. Марк Эфесский) и экстраполяции разной степени уместности на тему «Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом» (Лк.16:10).

2. Да действительно, хочется верить, что однажды произойдет какой-нибудь грандиозный «фейспалм» и мы, православные и католики (например), такие скажем друг другу: «Да ё-моё! Точно! Вот оно в чем дело!» и тут же, во всем разобравшись, всё порешаем и вернёмся к прежнему единству – так как мы это делали раньше и не один раз. Например: и до 1054 года Римский и Константинопольский престолы находились в расколе по отношению друг к другу в общей сложности более 210 лет: по вопросу Афанасия Великого и аринства, от Сардикийского собора 343 года до патриаршества Иоанна Златоуста (398 год) — 55 лет, по вопросу осуждения Иоанна Златоуста (404—415) — 11 лет, акакианский раскол (484—519) — 35 лет, монофелитский раскол (640—681) — 41 год, по вопросу иконоборчества (726—787) — 61 год, раскол при патриархе Фотии (863 — 867) — 4 года... Мелкие истории, когда Римский папа анафематствоал других восточных патриархов или епископов по отдельности, в расчет не берем, да и лень даже вспоминать… Поводы для расколов были разные, но всякий раз находились причины, по которым единство торжествовало «несмотря ни на что» – и иногда совсем не через покаянный фейспалм, а через тумаки императоров (императоры – они ж известные глобалисты и экуменисты), но не важно… Как говорится, Господи, ими же веси судьбами…

Поэтому, единство на практике — это скорее, асимптота: в теории — да, но в исторической реальности оно никогда не было таким, какой мы о нем рассказываем, а мистически оно пребывало всегда и во-вовеки таким, поскольку оно зависит не от нашей договоропригодности, а от Любви Христа, и сущностно находится не среди нас, а «над» нами, объединяя нас поверх нашей субъективности. Среди нас оно только себя проявляет. Или не проявляет. Единство — перманентное свойства Церкви, но и то, что мы имеем сегодня в наших отношениях — таким оно тоже было и будет всегда, увы. Поругались? Даст Бог, помиримся. Правда, потом опять поругаемся, но об этому будут писать уже другие блогеры.

3. Однако поводов для оптимизма мало, на самом деле… Например. Никогда сам не участвовал, но любил наблюдать за спорами православных и нехалкидонитов (армян, в частности): забияки, помнится, были с обеих сторон, это понятно, но очень часто я замечал, что терминологические объяснения ни к чему не приводили: например, оппоненты убедительно (на мой взгляд) объясняли, что «они так не учат», как мы им это инкриминируем, но важным оставалось не то, что они свидетельствуют о своем учении, а то… что мы им инкриминируем, а там хоть трава не расти. Т.е., православные ставили перед собой задачу доказать, что они лучше знают, чему они, эти армяне, учат на самом деле, и считали эту задачей решенной по умолчанию. Получалось как в анекдоте про зайца и «почему без шапки?». Про то, с каким креативом у нас иногда представляется католическое учение, а у католиков — православное, я вообще молчу. Это уже не проблема коммуникации, а проблема нежелания коммуникации. Разновидность самоудовлетворения, но только ментального: поскольку реальный диспут опасен (можно подцепить чего-нибудь еретического), то лучше как-нибудь так...

4. И я со всей определённостью должен сказать, что «подобных свт. Григорию» не хватало не только в Древней Церкви – таковых не хватает и сейчас в Церкви Современной (давайте это словосочетание тоже писать с большой буквы). Тех, кого хлебом не корми, а дай с кем-нибудь за что-нибудь побороться, хоть пруд пруди, а людей с даром слова согласия и примирения можно встретить редко, а если и встретишь, то на таком уровне, на котором этот навык никак себя не проявляет. У нас запрос только на «солдат» — когда исключительно на поприще войны с кем-то или с чем-то можно проявить «героизм» и заслужить себе респект и уважуху, а не со всем этим субтильным «либерализмом» и гнилым «модернизмом»... И, знаете, в такой ситуации Бог уже с этими армянами да католиками – тут бы не было других проблем! А они ведь есть…

5. Мне очень нравится концепция свв. Григория и Илария. Но… все же, иногда куда рациональнее вместо проблемного деления догматов на «существенные» и «несущественные» исходить из более простого решения: в качестве главных причин предположить элементарное властолюбие, жажду привилегий и неумение\нежелание договариваться – не столько о догматах (это частности!), а «вообще». Два деда поругались – вот она самая банальная и самая распространенная причина всех расколов.

6. Наше дело правое, аминь. Но. Если ты прав, то, как говорится, почему твоя женщина плачет, и почему ты спишь в зале на диване? Если ты прав, то почему находятся те, кто выбирает что угодно, но не твое? И почему тебе хорошо одному?
Сегодня наши застарелые распри иногда уже даже не просто суетный спор о звуках: часто это спор глухого со слепым, причем слепой рассказывает, как видеть, а глухой – о том, как нужно слышать.
Даже при признании актуальности темы для спора со стороны ее сущности, а не формы, 99,99(9)% процентов участвующих в нем не знают, о чем говорят. Я тоже. Но все дерутся – я дерусь. Своего мнения не имею, а если и имею, то категорически с ним не согласен. Хотя иногда – видимо, когда мой пост и молитва ослабевает – мне начинает казаться, что подлинное богословие есть прославление не себя, а Бога, и осуждение не ближнего, а себя.

serge_le

Большинство толкователей истории с гадаринским бесноватым считали, что жители селения не пустили Христа к себе по причине опасений остаться без уцелевших свиней, если таковые имелись, а то и без еще чего-нибудь большего. Были и другие мнения, но, в целом, они, эти мнения, одинаково негативно относились к поступку поселенцев, лишь с некоторым различием толкуя сам поступок. Но есть и чрезвычайно интересное исключение, знанием о котором я хотел бы поделиться с вами.

Блаженный Иероним Стридонский, говорит следующее: «То, что они просят, чтобы Он удалился из пределов их, они делают не вследствие гордости, − как полагают некоторые, − а вследствие смирения, ибо считают себя недостойными присутствия Господа, подобно Петру, во время ловли рыбы павшему к ногам Спасителя и сказавшему: Выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный (Лк.5:8)». Вот как! Похожий случай разногласий мы имели – если помните – с оценкой поведения богатого юноши, который искушал Христа и в итоге отказался от приглашения последовать за Ним.

Мы можем пересчитать ситуацию, предположив истинность мнения св. Иеронима. Даже в этом случае история не потеряет своей назидательности и только заиграет новыми красками.

Я не стану углубляться в назидательность предложенного здесь альтернативного толкования, а попытаюсь сварить свой «проповеднический компот» из одного лишь общего факта существования двух таких противоположных мнений по одному и тому же вопросу.

1. Иногда добро и зло, которые мы замечаем в других людях здесь и сейчас, будучи выхваченными нашим познанием лишь в одной какой-то своей видимой точке, могут обнаруживать себя совершенно одинаково – как в нашем случае: предполагаемые смирение или гордыня, являясь формальными и содержательными антагонистами, одинаково обнаруживают себя на событийном уровне в известном поведении горожан. Руководсвуясь разными "по сюжету", но одинаковыми по своему нравственному достоинству мотивами, жители гадаринского селения по свидетельству пастуха не впускают Иисуса, а самаритяне по свидетельству самарянки – впускают. Следовательно, не только добро может показаться нам злом (и наоборот), но и разное по своей духовной сути мы можем принять за одно, а единое – за разное.

2. Умение находить отличия в том, что можно принять за одинаковое, и замечать подобия во внешне непохожем - весьма полезное свойство не только для ума, но и сердца. Возможно, это и есть дар различения духов, упомянутый в 1Кор.12:10, и главное, чтоб он был «к назиданию церкви» (1Кор.14:12), а не следствием занудства или, опять же наоборот, безразличия.

3. Если человека можно понять «в хорошем смысле», то почему бы не попытаться это сделать? Всегда ли стоит «стрелять» на опережение в отношениях с людьми? Господь учит нас: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф.18.3), и поэтому разве не правильнее было бы подходить к анализу поступков других людей с презумпцией добра? Будьте, как блаженный Иероним!

4. Один думает так, а другой – иначе, аллилуйя! Даже если бы было еще и третье, и пятое и десятое мнение у Отцов по сабжу, то это не сделало бы наше знание меньше, а Традицию – беднее. Уверен, что даже напротив…

[Дальше продолжим с красной строки, но с маленькой буквы – чтоб это не выглядело как вывод, с одной стороны, и как совершенно новая мысль – с другой]

…проповедовать на тему одних и тех же евангельских воскресных сюжетов, повторяющихся на протяжении всей жизни священника ежегодно (иногда по два раза), было бы проще. А то иногда день сурка какой-то выходит: и так кажется, что надоел, а когда вдруг почувствуешь, что повторяешься, то… это начинает казаться еще больше. С одной стороны, повторение – мать учения, и ни о каком Евангельском отрывке нельзя сказать что-то конечно достаточное раз и навсегда, а с другой… короче, молитесь за тех, кто проповедует – чтоб и им самим полезно было, и чтобы вам просто так не стоять и не слушать абы што напрасно, а то и себе во вред.

serge_le

• «Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого НИКТО не знает, кроме того, кто получает» (Откр. 2.17).

Помните анекдот? Турист читает надпись на памятнике: «Неизвестному солдату Иванову И.И.» (фамилия изменена) и спрашивает гида:
— Простите, как же неизвестному, когда написано, что он Иванов И.И.?
— Неизвестно, был ли он солдатом.

Есть такая теория «анонимного христианства», принадлежащая католическому богослову К. Ранеру, согласно которой люди, никогда не слышавшие о Христе (вообще или должным образом), могут спастись – но ни в коем случае не вне Христа и не вне Церкви, а благодаря спасительному подвигу Христа, умершему за всех человеков, и по предстательству Церкви, освящающей весь мир: действие благодати до Христа и после Христа не может быть одним и тем же, и поэтому в каждом человеке имеется возможность знания о Боге, которое в свете совершенного Господом Спасения и по молитвам всей Церкви не такое уж бесплодное. Это если в двух словах и в вольном пересказе.

Так вот, я выработал свое собственное представление об анонимном христианстве и\или православии, и притом без Ранера…

Не известно, являются ли православными те, кто себя называет православным. Анонимный православный Иванов И.И. — тот Иванов И.И, который идентифицирует себя с Православием, но относительно которого не известно, православный ли он на самом деле. В этом смысле, христианство всякого человека анонимно, за исключением Самого Христа, разумеется. Христианство тождественно самому себе только в Лице нашего Господа, и только Он может судить, кто из нас кто.

Православный «на самом деле» — это тот, кто спасётся, а ни один из погибших не будет православным. Погибший православный – это оксюморон. Все, что Господне – не может погибнуть. Кто спасся — тот и православный. Поэтому да: спасутся только православные, но есть нюанс…

Выше мы писали про «более широкие невидимые границы Церкви». Но здесь я должен написать о более узких невидимых Ее границах. Истинная Церковь – это всегда Церковь Остатка, членов которой Писание называет «прочими (λοιπῶν, от λοιπός  — «оставшиеся», в KJV  — «остаток»)… сохраняющими заповеди Божьи и имеющими свидетельство Иисуса Христа» (Откр. 12:17).

У вас есть свидетельство? Вот и сидите спокойно!

serge_le

(продолжение, часть 1, часть 2, часть 3, часть 4)

В Средние века Католическая церковь учила, что вне ее границ, которые совпадают с юрисдикцией Римского понтифика, спасения нет. «Вера наша призывает нас верить и утверждать, что существует только одна Святая Католическая и Апостольская Церковь. Мы твердо убеждены и исповедуем, что вне ее нет ни спасения, ни отпущения грехов… у этой единой и единственной церкви лишь одна глава, а не две — ибо если бы у нее было две главы, она была бы чудовищем, — то есть Христос — и наместник Христа, Петр — и преемник Петра. Ибо Господь сказал Петру: «Паси овец Моих». «Моих» — Он сказал в общем значении, а не в частном, то есть и этих овец, и тех, — под чем следует понимать, что Петру были вверены все овцы. Итак, если греки или кто-то еще говорят, что они не были вверены заботе Петра и его преемников, они должны признать, что не являются овцами Христа, ведь Господь сказал Иоанну: «Будет одно стадо и один Пастырь мы утверждаем, определяем, постановляем и объявляем, что каждому человеку для спасения совершенно необходимо подчиняться римскому понтифику» (Бонифаций VIII, «Unam Sanctam»,1302 https://templi.ru/epoha-bulla-bonifacij-viii/),

Даже Догматическая конституция «Pastor aeternus» I Ватиканского собора (1870) желает анафему и спокойной ночи всем, кто за Римским епископом видит только первенство чести, а не верховенство юрисдикции: «Если же кто-то утверждает, что блаженный апостол Петр не был поставлен Иисусом Христом, Господом нашим, главой над всеми апостолами и видимым главой всей воинствующей Церкви или что апостол получил прямо и непосредственно от Иисуса Христа, Господа нашего, лишь первенство достоинства, а не первенство истинной и собственной юрисдикции, должен быть предан анафеме. Если, следовательно, кто-либо говорит, что блаженный Петр имеет преемников своего первенства над Католической Церковью не по установлению Христа или Божьему праву или что Папа Римский не является преемником блаженного Петра в этом первенстве, тот должен быть предан анафеме. Если кто-либо говорит, что Папа Римский имеет лишь обязанность контроля или указания, а не полную и верховную юрисдикцию над всей Церковью не только в том, что касается веры и нравственности, но и в том, что касается порядка и управления Церковью, распространенной по всему миру, или что он обладает одной лишь важной частью этой власти, а не всею ее полнотой, или что его власть не является ни обычной, ни непосредственной надо всеми и каждой в отдельности Церквами, как надо всеми и каждым в отдельности пастырями и верными, должен быть предан анафеме» http://agnuz.info/app/webroot/library/5/124/content.htm

Короче, спасение – там, где папа Римский, если проще. Т.е., вопрос юрисдикции так или иначе становился для католиков основополагающим и важнейшим признаком истинной Церкви и сам превращается в догмат веры.

В догматической конституции «Lumen Gentium», принятой на Втором Ватиканском соборе (1962—1965) мы уже имеем некоторые подвижки в этом вопросе: сначала декларируется, что спасение только в Церкви, «которую мы исповедуем в Символе веры как единую, святую, кафолическую и апостольскую, которую Спаситель наш по воскресении Своём поручил пасти Петру и ему же, как и другим апостолам, вверил её распространение и управление и навсегда воздвиг её как "столп и утверждение истины". Эта Церковь, установленная и устроенная в мире сем как общество, пребывает в католической Церкви, управляемой преемником Петра и Епископами в общении с ним», но при это признается, что «вне её состава обретаются многие начала освящения ( в лат. elementa Ecclesiae – элементы Церкви или церковные элементы) и истины, которые, будучи дарами, свойственными Церкви Христовой, побуждают к кафолическому единству». «По ряду причин Церковь признаёт свою связь с теми, кто, будучи крещён, украшается званием христианина, но не исповедует веру во всей её полноте или не хранят единства общения под началом Преемника Петра (...) ибо Он [Дух Святой — S.L.] также действует в них Своей освящающей силой через Свои дары и благодать, а некоторых из них укрепил даже до пролития своей крови...». А в нотификациях сказано, что «Без иерархического общения [с папой, который “в любое время может осуществлять свою власть по своему собственному усмотрению” – S.L.] сакраментально-онтологическое служение, которое следует отличать от канонически-юридического аспекта, осуществляться не может. Однако Комиссия решила не входить в обсуждение вопросов о позволительности (liceitas) и действительности (validitas), оставив их на обсуждение богословам, особенно в том, что касается власти, фактически осуществляемой у отделённых Восточных христиан, которую объясняют по-разному». http://agnuz.info/app/webroot/library/6/128/page03.htm

Декрет об экуменизме «Unitatis Redintegratio», принятый на том же соборе, учит, что «все, кто был оправдан верой в Крещении, являются членами тела Христова и имеют право называться христианами, и поэтому правильно принимаются как братья», а некоторые спасительные дары «могут существовать за пределами видимых границ Католической Церкви… Все это, исходящее от Христа и ведущее ко Христу, принадлежит по праву одной Церкви Христовой». У православных имеются таинства, и «Они, безусловно, могут действительно породить благодатную жизнь… Эти литургические действия следует рассматривать как способные открыть доступ к обществу спасаемых... Отсюда следует, что отдельные Церкви и Общины как таковые, хотя мы и считаем их неполноценными в некоторых отношениях, ни в коем случае не были лишены подлинности и действительности в тайне спасения», но их действительность «черпается из самой полноты благодати и истины, вверенной Церкви… Ибо только через Католическую Церковь Христа, которая является “всеобъемлющим средством спасения”, они могут в полной мере воспользоваться средствами спасения». https://www.vatican.va/.../vat-ii_decree_19641121...

Но что мы все о католиках? А что же у православных?

Православные, целиком и полностью соглашались с тем, что вне Церкви, которая, будучи Телом Христовым, является столпом и утверждением Истины, нет спасения. Но они никогда не связывали свойство истинности Церкви с юрисдикцией: не истинность Церкви определялась подчинением какому-либо лицу, но истинность (православие) личности предстоятеля определялась фактором принадлежности к истинной Церкви: соответствовала ли его личная вера вере всей Церкви. Поэтому были и папы Римские еретиками, и восточные патриархи – тоже.

Никогда истинность Церкви не была определяема и локальностью: Вселенская Церковь – не Римская (и не Восточная), поскольку Римская\восточная церковь изначально есть только часть Церкви Вселенской. Римскость – региональное акцидентарное свойство, а не всеобщее эссенциальное. В определении Церкви как истинной у православных изначально присутствовали такие слова как «каф(т)олическая», «православная», «апостольская», но не содержалось признака локальности («восточная», «константинопольская» и пр.). Географические ориентиры указывали только на обрядно-культурную традицию и территориальность. А такое наименование как «восточная» или «греческая» в качестве не локального термина, а аксиологического и «эпистемологического», устанавливается в веке 15-ом – в заочной полемике с католичеством, сделавшим «римскость» признаком истинности, которой, якобы противостояли «восточные схизматики», «греки».

Т.е., восточные церкви с определённого момента начали «зеркалить» поведение своей западной сестры – вплоть до утверждения, типа, «это не мы, а латиняне не спасутся со своим папой Римским». Хотя, наверное, тут можно спорить, кто первым начал, поскольку еще Гумберт в 1054 году обвинял греков, что они «подобно донатистам, утверждают, что во всём мире, за исключением церкви Греческой, погибли и церковь Христова, и истинная Евхаристия, и крещение», что, видимо, было клеветой.

Но, за некоторым исключением, и после раскола 1054 года, когда Восточные и Западная церковь разошлись, неочевидное единство этих двух сторон конфликта обнаруживало себя в неформальном взаимном признании таинств: при переходе из одной конфессии в другую не перекрещивали и не перерукополагали. Были исключения. Но таковые были и до раскола. Впрочем, и сама «конфессионализация» окончательно завершилась только к 16 веку.

Даже если принимать отпадение латинян как уход в ересь, то и в таком случае воздержание от взаимного перекрещивания было обоюдно согласно с практикой Древней Церкви. Апостольскими правилами отрицается крещение и священство только у тех еретиков, которые или не веруют в Пресвятую Троицу или крестят неправильно.

Поэтому Арелатский собор (314 г.), постановил, что крещенных, хотя бы и еретиками, но согласно Господню установлению, во имя Св. Троицы, должно принимать в церковь без крещения, через одно возложение рук.

І-й Вселенский собор (325 г.) предписывает принимать клириков от раскольников новациан в сущем сане чрез одно возложение рук. Лаодикийский собор (360 г.) и 2-ой Вселенский собор (381 г.) заповедуют некоторых еретиков принимать чрез миропомазание.

Карфагенский собор собор (418 г.) велит новациан принимать через возложение рук.

Сам св. Киприан Карфагенский (+258), сторонник категорического перекрещивания еретиков, в полемике сначала признал свое мнение частным, а право каждого епископа поступать по своему разумению всеобщим, а потом и вовсе вынужден был согласиться со своей глобальной неправотой и покаяться за некоторое время перед смертью в своем заблуждении. Самым известным оппонентом св. Киприана в этом вопросе был св. Стефан, папа Римский (отлучивший его от Церкви, кстати).

Св. Дионисий Великий (+265), архиепископ Александрийский писал: «Тех, которые крещены во имя трех лиц: Отца и Сына и Св. Духа, не следует перекрещивать, хотя бы они и крещены были еретиками, если только еретики эти исповедуют три Лица. А над теми, которые обращаются ко святой церкви от других ересей, пусть совершаемо крещение».

Блаж. Иероним Стридонский (+420), в разговоре против люцифериан, сопоставляет таинство священства с таинством крещения и доказывает, что как крещение, совершаемое в неправославных обществах, повторять не позволительно, так точно не позволительно повторять и преподанные там рукоположения. «Столько же не нужно вновь освящать тех, которые крещены ими». «Если крестящий не мог повредить своей верой крещеному, то поставляющий не мог своей верой осквернить поставленного священника».

Блаж. Августин (+430) писал: «Свойственное людям в расколе нечестие мы презираем, но крещение Христово почитаем повсюду». «И в нечестии еретиков сохраняется целость христианского крещения». «Правильное крещение может быть и вне церкви, не только у раскольников, но и у еретиков». «Крещение раскольников есть истинное крещение Иисуса Христа, а потому действительно». Стоит иметь ввиду, что, признавая и доказывая действительность таинств, совершаемых в неправославных обществах, бл. Августин не допускает, возможности спасения вне Православной Церкви: «Вне церкви можно иметь все, только не спасение. Вне церкви можно иметь духовный сан, таинства, аллилуйя и аминь (литургия), Евангелие, веру и проповедь во имя Триединого Бога, но спасение можно обрести только в кафолической церкви».

Разумеется, уже в подходе Августина можно заметить, что определенные моменты сакраментологии приносятся в жертву экклесиологии. Подлинное Крещение, например, не может не быть не во оставление грехов. А если оно во оставление грехов, то как оно не во спасение? Если оно есть второе рождение (а не таковым истинное крещение не может не быть), то как оно может родить человека не в Церковь? Августин осознавал эту проблему и для ее решения предложил отличать действительность таинств от их действенности. Он утверждал, что таинства у раскольников присутствуют, они действительны, однако не действенны. Такое учение не было принимаемо на Востоке, но распространилось на Западе. Например, св. Фабий Фульгенций (+533) так и учил: таинства еретиков являются таинствами во всей полноте (видимо, что-либо не может быть таинством чуть-чуть или в какой-то части на столько-то процентов) и предположение обратного противоречиво, но при этом святой полагал, что таинства эти неспасительны. То, что словосочетание «неспасительное таинство» является догматическим оксюмороном, он не замечал...

И в более поздние времена жизни Церкви таинства раскольников и некоторых еретиков признавались.

Константинопольскй собор 1484 года запретил перекрещивать униатов и католиков, предписывая принимать их через миропомазание. Московский собор 1620 года сначала решил перекрещивать латинян, но на Большом Московском соборе в 1667 практика была синхронизирована с решениями Константинопольского собора 1484 года не без настояния на то греков.

На территории ВКЛ латинян принимали даже без миропомазания, что видно по требнику св. Петра Могилы 1646 года.

Грамота антиохийского патриарха Макария к патриарху Никону (1657 г.) называет крещение и рукоположение латинян правильным, а «аще же и восхощем отлучити толиких от христианства, во многое впадаем тесномещение, и зело умаляем стадо Христово». «Перекрещивать их значило бы впадать в ересь второкрещенцев и противоречить символу веры, где сказано: «исповедую едино крещение»… Они только схизматики (т.е, раскольники), а схизма не творит человека неверным и некрещеным, а творит только отлученным от Церкви» - т.е., схизма творит человека схизматиком (тавтология), и при этом он не перестает быть «верным» - т.е., христианином, тем, кто принадлежит к народу Божьему.

Патриарх Константинопольский Иеремия учит русского царя Петра I в ответном письме, что не только католиков, но уже и лютеран, и кальвинистов не надо перекрещивать, а только миропомазывать, так как те соблюли крещение у себя, и не соблюли миропомазание.

В 1723 году восточные Патриархи писали российскому Синоду: «Мы почитаем крайне ложным и нечестивым то учение, будто бы несовершенством веры нарушается целость и совершенство таинства. Ибо еретики, которых принимает церковь, когда они отрекаются от своей ереси, получили крещение совершенно, хотя имели веру несовершенную». Даже для меня это решение кажется слишком уж… либеральным по своей подаче, что ли, но оно в целом соответствует древним обычаям и пониманию многих святых. https://azbyka.ru/.../o-bezblagodatnosti-tainstv-u.../

Однако Константинопольский поместный соборв1756 году вдруг постановил перекрещивать католиков... Что такое случилось с католиками? Что они там наискажали или наизмышляли нового – настолько, чтобы это объясняло сию печальную перемену?

Одни исследователи ссылаются на то, что в 1729 году Римская Конгрегация пропаганды веры запретила любое участие в католических таинствах христиан, не состоящих в общении с Римом, тем самым поставив их под сомнение или даже непризнание. (А до этого можно было?). Раньше такое называли осуществлением принципа «зуб за зуб», а сегодня «симметричным ответом»…

Другие считают, что причиной является небывалая агрессия латинского прозелитизма на Востоке – т.е., отношение к православным со стороны католиков как к нехристианам (но опять же, это не богословие, а стоматология какая-то).

Прочие же считали, что причина в недопустимости формы совершения таинства посредством обливания, а не погружения (Наверное, самое наивное предположение, теория ad hoc).

Лично мне любой из этих вариантов кажется несостоятельным и надуманным. Но в истории Церкви мы видим, как Церковь в разные времена по-разному принимает в общение одних и тех же еретиков в зависимости от «уровня злободневности» порождаемой ими повестки. В таком положении нет никакой догматики, а значит и чего-то такого, что относилось бы к вопросу по сущности, а не форме. Кстати, В.Болотов писал, что когда-то, «принимая новатиан <...> не через крещение, Церковь тем самым подчёркивала свою собственную снисходительность и ригористичную жёсткость сектантов, которые перекрещивали кафоликов», но... не в этот раз, получается...

В Православной церкви практика перекрещивания католиков так и не стала всеобщим безусловным правилом, но по сей день встречается в качестве возможной, а иногда и единственной нормы: на горе Афон, в Греции, Кипре, Сербии. РПЦЗ, как я понял, радостно крестит католиков повсеместно, что для лично меня неприемлемо.

Т.е., что мы имеем? Де факто, и православное видение предполагает, что, как и у католиков, у нас тоже «спасительные дары таинств могут существовать за пределами видимых границ» нашей Церкви. А раз так, то… есть еще и невидимые границы, которые, надобно полагать, более широкие, чем видимые. Вне Церкви не может быть Крещения, Священства, Евхаристии, и если считать, что названные латинские таинства актуальны, то, как тогда латинян считать находящимися вне Церкви? Раскол видимо отделяет своих последователей от Полноты Церковного сообщества, но до неведомого нам предела позволяет им сохранить свою сопричастность к Богочеловечеству Христа (иначе Крещение было бы невозможным). Причем эта сопричастность не может быть непротиворечиво описанной ни каноническим, ни догматическим языком.

Такая ситуация, видимо, возможна потому, что каждый из нас четко знает где есть Церковь – ее видимое присутствие канонически наглядно и догматически очевидно. Но, все же, как сложно однозначно заключить в некоторых случаях, где ее уже нет.

Однако, признать или, хотя бы, теоретически допустить, что инославные «каким-то образом» могут находиться в Церкви (или пребывать по отношению к ней в иной какой-то позитивной ценностной связи), не значит согласиться с тем, что их «пребывание» в Православной Церкви (или иная невыявленная форма отношения к ней) полноценно и не предполагает необходимости поиска общения и соединения с Православной Церковью.

Ну, и наша правота не должна предполагать состояния гордыни, замкнутости самодостаточности и неготовности к поиску своих утраченных для единства братьев.

Как говорится в «Основных принципах отношения Русской Православной Церкви к инославию», «общины, отпавшие от единства с Православием, никогда не рассматривались как полностью лишенные благодати Божией. Разрыв церковного общения неизбежно приводит к повреждению благодатной жизни, но не всегда к полному ее исчезновению в отделившихся общинах. Именно с этим связана практика приема в Православную Церковь приходящих из инославных сообществ не только через Таинство Крещения. Несмотря на разрыв единения, остается некое неполное общение, служащее залогом возможности возвращения к единству в Церкви, в кафолическую полноту и единство (…) Церковное положение отделившихся не поддается однозначному определению (…) Устанавливая различные чиноприемы [для инославных – S.L.], Православная Церковь не выносит суда о мере сохранности или поврежденности благодатной жизни в инославии, считая это тайной Промысла и суда Божия». http://www.patriarchia.ru/db/text/418840.html

Мне очень хочется процитировать здесь слова свт. Филарета Московского (+1867): «Держась слов Священного Писания, никакую Церковь, верующую, яко Иисус есть Христос, не дерзну я назвать ложной… Если бы ты был удостоверен, что находишься точно в Православной Церкви, тогда не согласился ли бы, как частный человек, совсем не судить о других разномыслящих от нее церквях, а предоставить их суду Божию?... «Кратко: вера и любовь возбуждают меня к ревности по святой Восточной Церкви; любовь, смирение и надежда научают терпимости к разномыслящим. Я думаю, что последую в сем точно духу Восточной Церкви, которая при самом начале каждого Богослужения молится не токмо «о благостоянии святых Божиих церквей», но и «о соединении всех».

И еще одна цитата. Эти слова принадлежат митрополиту Каллисту (Уэру, +2022): «Следует ли, что всякий, кто явно не входит в Церковь, обязательно будет проклят? Конечно, нет; ещё меньше из этого следует, что каждый, кто явно находится в Церкви, обязательно будет спасён. Как мудро заметил Августин: „Сколько овец снаружи, сколько волков внутри!“. Хотя нет разделения между «видимой» и «невидимой Церковью», всё же могут быть члены Церкви, которые не являются видимо таковыми, но членство которых известно только Богу. Если кто-то спасён, он должен в некотором смысле быть членом Церкви; в каком смысле мы не всегда можем сказать». О себе можем, а о других – нет. А если и можем, то не о всех.

serge_le

(продолжение, часть 1, часть 2, часть 3)

Могут ли еретики и раскольники попасть в рай? Большинство богословов в этом сомневалось, мягко скажем – причем всех конфессий. И дело здесь, как нас уверяют, не в том, что им «жалко», и не в том, что они не хотят, чтобы спасся еще кто-то кроме них. Дело в логике! И вот как она работает здесь.

Согласно Писанию, Царствие Божие – внутри нас, и оно приходит неприметным образом уже здесь на земле (см.: Лк.17:21). Иначе: рай или ад – это состояние, которое начинается в сем веке, а в жизни будущего века только продолжится.
Но Царство Небесное – это не государство, а Церковь, а Церковь – это «кусочек» рая на земле: если и не Царство Небесное само по себе, то его «посольство», «территория» которого является территорией Царства Небесного Христос (и значит Его Церковь) и есть «путь и истина и жизнь» (см.:Ин.14:6), доступные нам через сопричастность Телу Христа – Церкви Евхаристии. Никто не приходит к Отцу, как только через Христа (и значит через Его Церковь), Христос есть дверь овцам, а «кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инде, тот вор и разбойник» (см.: Ин.10:1). Церковь – одна, поскольку «Один Господь, одна вера, одно крещение, один Бог и Отец всех» (Еф.4:4–6). Церковь, таким образом –  единственная дверь, которая открыта для всех, поскольку Христос хочет спасения всем человекам (1Тим.2:6).

Как это сформулировал еще Ориген, «никто не спасется вне Церкви». Отсюда: если ты здесь не находишься в Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, которая есть единственное Тело Христово (см.: Рим.12:5, 1 Кор.10:17,12:27 , Еф.4:12,5:23, Кол.1:24, Евр.13:3), то как ты можешь оказаться в Церкви ТАМ?

На мой взгляд, здесь логика проста, понятна и правильна. Аминь! Непросто и непонятно (с точки зрения логики, разумеется) только одно: с чего мы вдруг решили: а) что речь идет именно о нас, и, в частности, обо мне ЛИЧНО («я спасусь — они нет»)? б) чего мы решили, что речь идет только нас?

А что если «мы и они» — т.е., обективируемая нами разница в своей аксиологии такая же, как разница между компаниями из разных дворов нашего детства? И не сказать, что эта разница совсем не имеет (не имела) значения, но, может быть, единство – это нечто большее, чем мы о нем думаем?

«Да будут все они едины!» — так Господь молится о Своих учениках, а значит и о Церкви (Ин.17:21). Быть едиными — заповедь. Но в контексте видно, что единство это заключено в Единстве Отца и Сына, которое никак не зависит от способности людей прийти к формальному согласию меду собой, но которое само должно раскрыть себя в этом согласии: в едином сердце, в единых устах. Напротив, имеющееся несогласие между людьми преодолевается Единством Отца и Сына, человеческого и Божественного.

Как пишет Хомяков, «Церковь не доктрина, не система и не учреждение. Церковь есть живой организм истины и любви или, точнее, истина и любовь как организм. Единство Церкви вытекает из единства Божьего, ибо Церковь не есть множество лиц в их личной отдельности, но единство Божьей благодати, живущей во множестве разумных творений, покоряющихся благодати». Если бы вопрос Единства Бога и Человека решался формально-логическим единством в договоренностях между самими людьми или их группами, то Христос был бы не нужен. Единство Церкви имеет не социологическую природу, а мистико-теологическую, христологическую.

Кроме того, во Христе мы имеем еще больше тем для пререканий (см: Лк.2:34), чем «без» Него. Если люди не смогли решить вопрос об Истине религии с его формально-логической конфессиональной стороны до Христа, то тем более они его с этой стороны не решат «после» Христа.

А диптихи, конечно - это важно; они видимым образом обнаруживают единство, но, тем не менее, единство, если оно имеется, по своему существу не в них, а во Христе. Диптих — не Христос.

То, что на Теле Христовом много ран, и каждый день их число увеличивается – это однозначно. То, что мы своими действиями способны погрешать против единства и делаем это регулярно — и это однозначно. Но не однозначно ли так же и то, что ни одна кость Его, Тела Христова, не сокрушена (см.:Ин.19:36)? Вся Церковь — в крови. Раны есть, и они страшны настолько , что от одного их вида можно подумать, что Тело мертво или, завидев их... от ужаса умереть самому, но Христос — жив, и культей на Его Теле нет. И не будет.

Совершенно понятно, почему мы веруем в Церковь – в то, что все мы вместе, объединенные под главою Христа учением и таинствами, и есть Церковь. Мы не просто верим, но даже знаем, где есть Истинная Церковь, где есть Свет. Но зачем нам верить в то, что где-то там, сто метров левее, её уже и нет, а в какой-то строго установленный момент свет – это уже не «недостаточно свет», а значит тьма? Тьма внешняя, уготованная нами для другого... Зачем? Ну разве что, чтобы отговорить ходить в более темное место тех, у кого имеются проблемы с духовным динамическим диапазоном в видении оттенков серого, но ведь причины, если положить руку на сердце, не в этом, а в том, что мы не можем воспринимать истину своего, не заметив ложь чужого. Этим мы превращаем истину в нечто относительное и соотнесенное, а ложь – во что-то логически необходимое. Притом иногда лишь от одного знания лжи чужого мы думаем, что знаем истину своего. Веру в свое спасение – слабую и невыразительную – мы пытаемся дополнить верой в погибель других. И тут уже возможности логики явно ограничены – она нам в этом не союзница...

Обычно с притч начинают, но сегодня я ей притчей закончу. Есть такая притча про жадную старуху, торговавшую овощами. За всю свою жизнь она не сделала ни одного дела милосердия. После смерти она оказалась перед Господом и уже находилась в предчувствии своей вечной погибели в адском пламени. Но ее ангел хранитель не отступал, продолжал ходатайствовать о ней перед Богом и, внимательно всматриваясь в прожитую старухой жизнь, вдруг заметил, что когда-то старуха бросила нищенке луковицу. Господь возразил: мол, не нищенке, а в нищенку, и не из-за сострадания, а из-за раздражения плачем её голодного ребенка, чтоб они оба убирались и не отпугивали покупателей… Но ангел не сдавался: «не так все однозначно» и вообще «линия – в пользу подающего». «Хорошо», – сказал Господь. – протяни ей эту самую луковицу и вытащи ее из ада». Ангел так и сделал: взял луковицу и протянул ее грешнице. Та ухватилась за зеленые перья и уже, поднимаемая ангелом, едва ли не вся выбралась из огня. Но тут кто-то схватил ее за ноги, желая выбраться вместе с ней. «Ишь чего захотел!» – сказала женщина, да так начала дергаться, пытаясь сбить незваного попутчика, что луковые перья и оборвались… Ангел, как я полагаю, признал окончательность горькой правды…

Не похожи ли мы на эту старуху?

Обсудим в следующей серии.

serge_le

(продолжение, часть 1, часть 2)

Как мы уже об этом вспоминали, «единство не создают, а обнаруживают». Но заметить общность взглядов сложнее, чем предположить их разницу – особенно если речь идет о религии (своей и еще чьей-то). Я здесь даже готов сформулировать принцип (пусть это будет принцип Лепина): чем ближе конфессии и толки, тем больше они антагонистичны и непримиримы друг с другом. Католиков принимаем в сущем сане, зато ПЦУ-шников перекрещиваем; мусульман приглашаем на мероприятия, а униатов ни в коем случае...

В истории этот принцип тоже не раз себя показал. Пример: власть поганых ордынцев оказывалась более предпочтительной, чем власть всяких «папежников» – в том числе и потому, что поражения, обиды и унижения от братьев (пусть и не родных, а двоюродных) понести всегда сложнее, чем от радикально чужих людей. Но не только поэтому.

Сегодня парадоксальным образом мусульмане для некоторых православных оказываются ближе, чем, скажем, католики... Никита Михалков, которого потом цитировали куда более высокие лица, так и говорил: «Я считаю, что ислам, особенно российский ислам, намного ближе к православию, чем католицизм. По духу - горячему и искреннему - мы намного ближе друг к другу, так это сложилось исторически. Поскреби русского - увидишь татарина. Это замечательные слова, это правда. Именно эта восточная кровь и создала совершенно уникальный русский характер, который до сих пор для многих остается загадкой»… Давайте отнесемся снисходительно к этой несуразице. Если я решу снять фильм, то мой кинематографический результат может оказаться хуже, чем у Михалкова получились опыты в богословской компаративистике...

Итак. На самом деле никакой загадки здесь нет. Если оставить за скобками патриотических паѲос сентенции, то можно заметить, что в ней мы имеем неотрефлексированный принцип милосердного самаритянина «наоборот»: уже не католик в Бургундии, а мусульманин из Казани оказывается ближним для русского, в то время как казанский католик, если и есть, то сам едва живой лежит на обочине и претендует на те же два динария и место в гостинице, что и православные. Да и с мусульманином из Казани не только бесполезнее, но опаснее враждовать, чем с католиком из Бургундии, а враждовать-то хоть с кем-то да нужно – деды\отцы же воевали! Это создает иллюзию сопричастности к чему-то святоотеческому и великому. И ладно, если б еще воевать умели (и не с со своими собственными страшилками, а с оппонентом as is) , так нет же!..